Я тут читаю Сапковского (он как-то прошел мимо меня), и не перестаю удивляться, до чего же грустные и пронзительные книги. Есть там, конечно, забавные моменты, кто же спорит. Но грустного все равно больше причем по нарастающей, что тревожно. Дальше хуже, да?
Пока первые две прочитал, сборники рассказов.
несколько длинных печальных цитаток
- Люди, - Геральт повернул голову, - любят выдумывать страшилищ и страхи. Тогда сами себе они кажутся не столь уродливыми и ужасными. Напиваясь до белой горячки, обманывая, воруя, исхлестывая жен вожжами, моря голодом старую бабку, четвертуя топорами пойманную в курятнике лису или осыпая стрелами последнего оставшегося на свете единорога, они любят думать, что ужаснее и безобразнее их все-таки привидение, которое ходит на заре по хатам. Тогда у них легчает на душе. И им проще жить.
- Может когда-то и был золотой дракон, единичная, неповторимая мутация?
- Если и так, то его постигла судьба всех мутантов, - отвернулся ведьмак. - Он чересчур отличался от других, чтобы выжить.
- Ха! - произнес Три Галки. - Теперь ты противоречишь законам природы, Геральт. Мой знакомый колдун говаривал, что в природе у каждого существа есть продолжение и оно, существо, стало быть, выдюжит тем или иным образом. Конец одного - это начало другого, нет предела возможному, во всяком случае, природе таковые незнакомы.
- Крупным оптимистом был твой знакомый колдун. Только одного он не принял во внимание: ошибки, которую сотворила природа. Или те, кто с ней играл. Золотой дракон и другие подобные мутанты если и существовали. то сохраниться не могли. Ибо мешала тому сама природа, предел возможного.
- Что еще за предел?
- Мутанты, - на скулах Геральта заиграли желваки, - мутанты стерильны, Борх. Только в легендах может выжить то, что в природе выжить не может. Только легенде и мифу не ведомы пределы возможного.
— Я скажу тебе, ведьмак, что сделаю, — засмеялся он звучным и серебристым смехом Лютика. — Я пойду, сольюсь с толпой и потихоньку изменюсь в кого угодно, хоть бы в бродягу. Потому что уж лучше быть бродягой в Новиграде, чем допплером в пустыне. Новиград мне кое-чем обязан, Геральт. Возникновение города нарушило среду, в которой мы могли бы жить, жить в наших естественных телах. Нас уничтожали, охотясь словно на бешеных псов. Я — один из немногих выживших. Я хочу жить и выживу. Раньше, когда за мной в холода охотились волки, я превращался в одного из них и бегал вместе со стаей по нескольку недель. И выжил. Сейчас я тоже так поступлю, потому что не хочу больше шнырять по урочищам и зимовать в буреломах, не хочу быть вечно голодным, не хочу бесконечно быть мишенью для стрел. Здесь, в Новиграде, тепло, есть еда, можно заработать, и тут очень редко стреляют друг в друга из луков. Новиград — это стая волков. Я присоединюсь к ней и выживу. Понимаешь?
Геральт медленно кивнул.
— Вы предоставили, — продолжал допплер, кривя губы в наглой лютиковской улыбке, — скромную возможность ассимилироваться краснолюдам, низушкам, гномам, даже эльфам. А чем я хуже? Почему мне отказывают? Что надо сделать, чтобы получить возможность жить в этом городе? Превратиться в эльфку с глазами серны, шелковистыми волосами и длинными ногами? А? Но чем эльфка лучше меня? Тем, что при виде эльфки вы сучите лапками, а при виде меня вас тянет блевать? Подавитесь вы такими аргументами. Я все равно выживу. Знаю как. Будучи волком, я бегал, выл и грызся с другими за самку. Как житель Новиграда я буду торговать, плести ивовые корзины, попрошайничать или воровать, как один из вас, стану делать то, что обычно делает каждый из вас. Кто знает, может, даже женюсь.
Я тут читаю Сапковского (он как-то прошел мимо меня), и не перестаю удивляться, до чего же грустные и пронзительные книги. Есть там, конечно, забавные моменты, кто же спорит. Но грустного все равно больше причем по нарастающей, что тревожно. Дальше хуже, да?
Пока первые две прочитал, сборники рассказов.
несколько длинных печальных цитаток
Пока первые две прочитал, сборники рассказов.
несколько длинных печальных цитаток