388 слов, модерн-АУ, инцест, пиявки, рейтинг R, настоящее время и никакого смысла
388 слов, модерн-АУ, инцест, пиявки, рейтинг R, настоящее время и никакого смысла
Льняная белая простынь кажется погребальным саваном, в комнате пахнет чем-то излишне чистым, и от этого становится гадко. Стерильно, словно в больнице – и этот больничный запах с детства вызывал тошноту. Отец не смотрит, он поглощен наблюдением за бледными пиявками, извивающимися в стеклянной банке. Они для него интереснее сына. Он все еще не снял костюма, даже не ослабил тугой петли галстука.
«Я ненавижу своего отца», - думает Домерик, молча начиная расстегивать рубашку. Ему, как подростку, дозволено надеть рубаху с коротким рукавом и, так и быть, не завязывать галстук. Палец касается золотой цепочки, холодящей горло, и Домерик поспешно снимает и ее тоже, прячет в карман брюк. Рубашку он вешает на спинку стула, брюки аккуратно складывает по стрелкам и вешает туда же. Он украдкой оглядывает свое тело и болезненно кривится своей нескладности – слишком тощий, слишком бледный, слишком низкорослый. Если бы отец не ставил ему пиявок, высасывающих кровь, может, он и не был бы таким.
Отец наконец оборачивается, щурит прозрачные глаза, откручивает крышку своей банки, не глядя. Вздохнув, Домерик забирается на высокую кушетку, застеленную простыней, вытягивается и закрывает глаза. Он не хочет видеть.
«Я боюсь своего отца», - бьется в висках мысль, а по коже бегут мурашки, когда прохладные пальцы проводят по груди, от выступающих ключиц к выступающим же косточкам на бедрах. Кажется, даже волосы встают дыбом, но Домерик лежит ровно, не дергаясь, стараясь не сбить дыхание. Он проходил через это уже много раз, он пройдет и еще раз.
Он прекрасно знает, на что сейчас смотрит отец – на поросший темными волосками пах, бледную кожу, прошитую голубыми венами, на холодный поникший член, на родинку возле правого бедра. Домерик жмурится – крохотные челюсти впиваются в бедро, еще одна тварь вскрывает кожу рядом с соском, с другим, что-то извивающееся забирается ему в пупок, и Домерику кажется, что он сейчас завизжит и задергается, начнет кататься по кушетке, пытаясь передавить тварей. Он уже делал это когда-то. А может, только хотел, так и не набравшись смелости взаправду совершить желаемое.
Постепенно болезненные ощущения стихают, наваливается тупое оцепенение, вся кровь собирается в паху, там, где яростнее всего орудуют пиявки. Домерик проклинает себя и свое глупое тело за эти реакции, за то, как на него действуют боль и вынужденное унижение. Это началось очень давно, но конца этому не видно. Мягкая рука осторожно сжимает его, пальцы проводят вдоль, проверяя готовность. Домерик знает, что последует за этим.
«Я хочу своего отца», - он открывает глаза.